Коперски Дж. «Разумный замысел» и конец науки

0
739

От редакции: Очень рекомендуем данную статью нашим читателям – тем, кто интересуется спорами между учеными-креационистами (стоящими на позиции «разумного замысла» эволюции и, соответственно, ее направленности, неслучайности) — и  их оппонентами, неодарвинистами. Именно этому спору посвящен сборник под редакцией Р. Пеннока, где он собрал статьи представителей обеих сторон. Сборник вышел уже довольно давно, но вопросы, поднятые в нем, сегодня еще более актуальны.  

Эта статья является  рецензией на книгу «”Разумный замысел” в  креационизме и его критика» под ред. Роберта Т. Пеннока (Кембридж, Масс.: MIT Press, 2001). Перевод наш; статья публикуется с небольшими сокращениями.

Но главный интерес представляет именно рецензия, которую мы здесь и публикуем. Это одна из немногих статей, автор которой, как настоящий ученый, старается быть максимально объективным. И соответственно, он, во-первых,  замечает (и иронически комментирует) явную предвзятость авторов-неодарвинистов в сборнике, начиная с самого Р. Пеннока. Во-вторых, он указывает на действительно важные проблемы и тупики неодарвинизма.  Но в то же время не встает и на позицию креационистов, отмечая  лакуны в их аргументации. В общем, повторим, — как честный ученый, он стоит на позиции непредвзятого исследования проблемы.

Пожалуй, здесь не хватает одного: на самом деле «разумный замысел» может быть обоснован иначе. Совсем не обязательно вставать именно на позицию креационизма, – которая, действительно, довольно узкая и с явными пробелами. Сегодня существуют разные подходы к этой теме (один из них мы изложили в только что вышедшей монографии «Философия мысли»). Но все эти подходы объединяет одно:  признание правоты древнейшей линии в философии, которая утверждала изначальность духа/разума (как бы его ни понимать) и его организующую функцию во вселенной.

Критики, — как вы увидите — говорят, что для этого требуется пересмотр не только дарвинизма, но и методологии самой науки. Но почему бы и нет?

 

****

Все верят в эволюцию. На самом деле, буквально все. И вы, и я, и заведующий нашей кафедрой биологии, и каждый учитель баптистской воскресной школы в Америке верят в эволюцию.

Проблема в том, что само понятие  «эволюция» весьма неоднозначно. Все считают, например, что бактерии становятся все более устойчивыми к антибиотикам. Популяции вредных микробов эволюционировали до такой степени, что их уже нелегко убить лекарствами, которые когда-то были эффективны. Это эволюция. Все верят, что такой вид, как вьюрки Дарвина, со временем претерпевает изменения из-за влияния окружающей среды и естественного отбора. Это тоже эволюция. О чем же тогда спорить в этой 800-страничной антологии Пеннока?

Да хотя бы о том, что далеко не все верят, что природный процесс мог произвести такую сложнейшую информацию, которая закодирована в ДНК. Другие утверждают, что доказательства существования макроэволюции кажутся убедительными только тем, кто изначально  придерживается определенной философской позиции. В общем, есть много фронтов, на которых здесь можно сражаться, потому что большой шатер Эволюции покрывает собой огромное разнообразие понятий: мутация, дрейф, естественный отбор, видообразование, общее происхождение, различные формы натурализма и т. д. Никто отвергает каждое из них в отдельности, но общая картина далеко не всегда ясна.

Некоторые думают, что главный вопрос заключается в том, как можно происхождение видов связать с Библией (и не это ли является главным мотивом креационистов – то есть сторонников Разумного замысла (РЗ)). Другие думают, что здесь в первую очередь встает научная проблема, которая распадается на две основные части: (i) что именно мы имеем право  считать наукой, а что нет? (ii) что лучше объясняет имеющиеся данные — неодарвинизм или какая-либо конкурирующая теория, опирающаяся на теологию?

Третьи считают, что это философский вопрос: какие метафизические принципы разрешены / должны быть разрешены в науке? Некоторые полагают, что это богословский вопрос о том, как именно Бог действует в космосе. Наконец, многие критики думают, что речь идет о политической проблеме: «КРЗ [креационизм Разумного замысла] — это теологическое движение, созданное для достижения определенной политической цели – утвердиться в рамках естественных наук в государственных образовательных учреждения школах и стать ключевой стратегической фигурой в «культурных войнах». Таким образом, большую часть подобных дебатов составляет прояснение того, о чем именно идет спор?

I

Обратимся теперь к Пенноку. Его выбор терминов предполагает, что последующее обсуждение не будет сводиться к традиционно-школьному диспуту. Когда он говорит о «Разумном замысле креационизма» (другие критики используют термин «неокреационизм»), он явно  намеревается подчеркнуть, что новое поколение сторонников РЗ на самом деле являются просто креационистами старого стиля (КСС) в новой одежде.

Это стремление Пеннока не случайно. Ведь КСС сегодня многими считается интеллектуальным банкротом. Таким образом, термин «креационист» сознательно используется Пенноком в уничижительном смысле по отношению к любому, кто скептически относится к неодарвинизму. (Интересно, мог бы профессор Пеннок обидеться, если бы его регулярно называли «дарвиновским фундаменталистом» или «атеистическим эволюционистом»?  Но я отвлекся.)

При чтении оглавления видно, что в сборнике под редакцией Пеннока тридцать семь статей; двенадцать написаны сторонниками концепции РЗ и двадцать пять — ее критиками. Более того: статьи сторонников РЗ взяты из полу-популярных источников, в то время как несколько критических статей были написаны специально для этой антологии. Лишь дважды сторонники РЗ получают возможность ответить. Но критики всегда последнее слово оставляют за собой. И если бы у кого-то возник вопрос, можно ли такое представление противоположных точек зрения в книге считать  сбалансированным?  то ответ он получил бы уже в первой статье. Легко видеть, что книга предназначена не для того, чтобы честно  сражаться с противной стороной, а, скорее, для того, чтобы просто раздавить движение «коварных креационистов».

Насколько они коварны — показано в историческом обзоре Барбары Форрест. Тоном репортера-расследователя Форрест цитирует «Внутренний документ CRSC [Центр обновления науки и культуры], под названием «Стратегия клина», который она взяла из анонимного источника, опубликованного в марте 1999 г. Согласно этому документу, по мнению Форрест, конечная цель Клина — свергнуть натуралистическую гегемонию и заменить ее чем-то более дружелюбным к теистам.

И, как в любом революционном движении, Форрест усматривает здесь четкий план. Помимо прочего, она подчеркивает: «Креационисты CRSC уделяли время и силы тому, чтобы получить официальные научные степени, которые предоставляют им определенную внешнюю защиту». Из этого, видимо, должно следовать, что люди сначала присоединяются к РЗ движению и только после этого решают получить докторскую степень как средство для продвижения своей зловещей стратегии Клина. Более того, как и современные террористы, они стремятся «незаметно внедриться в академическое сообщество». Хотя биографические данные, подтверждающие эти утверждения, отсутствуют, но нарисованные мрачные фигуры уже убеждают читателя, что сторонники РЗ — просто экстремисты! Цель Барбары Форрест — раскрыть «подспудные» мотивы, лежащие в основе движения РЗ,  — в  стиле «вот, что они от вас скрывают!»

Аналогичные опасения выражены в беседе Пеннока и Алвина Плантинги по поводу того, следует ли преподавать РЗ в школах или университетах.

Образовательное сообщество, по мнению Пеннока, должно оборонять  ворота против наступления воинствующих креационистов. Они  — «идеологи, которые заранее знают каков «абсолютно верный» ответ на вопрос о происхождении…». Он противопоставляет их научно мыслящему дарвинисту, который — по его мнению — просто хочет способствовать правильному мышлению. Что же касается государственных школ, то учителя никогда не должны учить креационизму, так как они никогда не должны учить ложному, независимо от того, чего хочет или во что верит большинство. Более того, теперь, когда креационисты начали учить своих детей дома и, конечно, при этом игнорируя дарвинизм, — необходим, по его мнению, «более строгий в таких случаях надзор». А когда дело доходит до колледжа, то, согласно Пенноку, надо ожидать, что  студенты «начнут оттачивать свои навыки критического и оценочного мышления, а также развитие дисциплинированной независимости ума.  И на данном этапе может быть вполне уместно и поучительно обсудить креационистские взгляды, чтобы студенты могли прийти самостоятельно к их отвержению».

Итак, независимость ума нужно развивать. Но только до определенных пор. Пока студенты вдруг сами не начнут сомневаться в дарвинизме. (Говорят, однажды Генри Форд сказал, что его клиенты могут покупать машины любого цвета, лишь бы они были черными).

Что здесь можно сказать? Несомненно, большинство защитников РЗ отчасти мотивированы религиозными соображениями. Для многих это не просто какой-то частный вопрос науки; это глобальный вопрос о противостоянии религии и натурализма, с дарвинизмом в качестве его авангарда. (Кстати, есть агностики, которые также одобряют РЗ — например, философ Тодд Муди, но их меньшинство.)

Но при всем внимании к теме мотивации, здесь все же возникают два вопроса: какую роль мотивация креационистов играет для остальных ученых, философов и их учеников? И надо ли так уж заботиться о том, почему — по каким мотивам— кто-то хочет представить свои аргументы в пользу той или иной теории?

Предположим даже, что на самом деле  — как считает Форрест — есть сообщество РЗ-креационистов, специально получающих докторские степени и жертвующих деньги (все в соответствии с какой-то основной стратегией своего Клина!). Пеннок и Форрест утверждают, что именно из-за этой религиозной (или политической?) мотивации их аргументы сразу же становятся сомнительными. Но, как знает любой хороший студент, изучающий логику, это ложный вывод. Когда лидеры профсоюзов учителей выступают против школьных ваучеров, они, несомненно, отчасти лично финансово мотивированы. Но является ли этот психологический факт основанием для отклонения их аргументов? Конечно, нет. Аргументы должны быть оценены по существу независимо от их источника.

Возможно, Форрест, Пеннок и другие, которые постоянно разыгрывают эту карту, в равной степени возмущаются, когда хорошо финансируемые феминистки или афроамериканцы получают докторскую степень в надежде дать голос своим взглядам в академии? В любом случае это не имеет значения, по крайней мере, когда доходит до оценки самих аргументов.

II

Если удастся отфильтровать эти раздражающие и пустые выпады в сторону креационистов и рассмотреть дело по существу, то мы увидим интересные вещи.

Начнем с научных аргументов, лучший из которых исходит от биохимика Майкла Бихи. Насколько я могу судить, Бихи не высказывает никаких априорных теологических или философских сомнений в дарвинизме. Но тем не менее он считает, что обнаружил в биологических системах свойство, которое не может объясняться доминирующей эволюционной теорией.

Сегодня, когда функционирование биологических систем изучено вплоть до  молекулярного уровня, мы обнаруживаем, что многие из них обладают тем, что Бихи называет «неснижаемой сложностью». Вспомним высказывание самого Дарвина из  «Происхождения видов»: «Если бы можно было продемонстрировать, что существовал какой-либо сложный орган, который не мог быть сформирован многочисленными, последовательными, небольшими модификациями, моя теория могла бы полностью рухнуть».

Бихи утверждает, что есть такие системы: «Система, отвечающая критерию Дарвина, — это система, демонстрирующая неснижаемую сложность. Под неснижаемой сложностью я подразумеваю целостную систему, которая состоит из нескольких взаимодействующих частей,  вносящих вклад в основную функцию системы, — при этом при удалении любой из частей система перестает нормально функционировать. Неснижаемо сложная система не может сформироваться постепенно путем небольших, последовательных модификаций предшествующих систем, поскольку любая предшествующая по определению нефункциональна».

Идея состоит в том, что неснижаемо сложная система выполняет свою функцию только в целостном состоянии. Без любой из своих частей система бесполезна. Но бесполезные системы не закрепляются естественным отбором! Тогда проблема в том, как мутация и естественный отбор могли когда-либо создать систему, которая вообще не функционирует, пока все части не будут сформированы и взаимосвязаны?

Ведь если присутствуют лишь отдельные части, то это не дает организму конкурентного преимущества. (По аналогии, Бихи утверждает, что мутации и естественный отбор никогда не могли бы изготовить мышеловку). Бесполезные механизмы — то есть отдельные части будущей системы — не могут закрепиться в генофонде путем естественного отбора — «с надеждой», что однажды они станут полезны при соединении. И даже если бы каждая из частей была случайно индивидуально полезна, неясно, как их можно постепенно внедрить в замысловато функционирующее целое. И существует множество таких несводимо сложных систем; некоторые из них подробно описаны в книге Бихи «Черный ящик Дарвина». Такие системы — как минимум одна нерешенная проблема неодарвинизма.

Бихи предлагает другое объяснение: именно Разумный замысел. Неснижаемо сложные конструкции выглядят как «специально организованные» объекты, которые мы обычно называем «машинами». Он не отрицает мутацию, естественный отбор; даже общее происхождение всего живого действительно играет важную роль в эволюционной модели. Но он отрицает, что все эти компоненты эволюции — если мы считаем их работающими случайным образом — сами по себе достаточны, чтобы объяснить сложность живых систем. Так или иначе, понятия замысла, цели, телеологии должны  вернуться из «научной ссылки».

Другой серьезный вызов неодарвинизму исходит от философа-математика Уильяма Дембски. Статья Филиппа Джонсона о генетической информации также фиксирует эту важную проблему. А именно: биологи признали, что принцип различия между программным и аппаратным обеспечением компьютеров можно применить и к биологическим системам. ДНК содержит информацию, отличную от среды, которая ее кодирует.

Следовательно, необходимы два различных объяснения: (i) как появился материальный носитель? и (ii) как этот носитель смог быть закодированным конкретной информацией, которую он содержит?

Поскольку неодарвинистская теория эволюции исключает разумные причины, то  биологи предполагают, что и материальная среда, и информация появились путем мутации и естественного отбора. Дембски же утверждает, что естественные причины не могли произвести информацию, содержащуюся в биологических системах, а именно —  сложную специфическую информацию (ССИ). Этот аргумент применим как к происхождению, так и к эволюции жизни.

ССИ начинается с шенноновской информации того же самого типа, который используется инженерами-электриками для проектирования систем связи. Дембски заимствует тезис о том, что чем большее количество возможных сообщений закодировано, тем больше информации в данном сообщении. Скажем, Смит получает закодированное сообщение «альфа, гамма». Сколько в нем информации? Это зависит от того, каково пространство всех возможных сообщений. Возможно там всего две возможности: <альфа, гамма> и <гамма, альфа>. Или возможно их шесть: <альфа, гамма>, <бета, гамма>, <дельта, гамма>… В последнем случае сообщение Смита будет содержать больше информации, поскольку оно было выбрано из большего пространства. Итак, когда Дембски говорит о сложной информации, это означает очень большой объем информации, — код, выбранный из обширного вероятностного пространства. Очень низка  вероятность случайного выбора любого конкретного кода из этого пространства, точно так же, как очень низка вероятность получить определенную последовательность чисел из тысячи бросков пары игральных костей.

Специфика информации — еще более сложное понятие, которое анализирует Дембски. В теории информации Шеннона инженеры намеренно игнорируют содержание сообщения. Но интуитивно мы знаем, что одни части сообщения более важны, чем другие. Любимая иллюстрация Дембски — лучник, стоящий перед чистой стеной. Считайте, что каждая точка на стене может быть поражена с одинаковой вероятностью. Если лучник стреляет и попадает в произвольную точку, это ничего не говорит нам о его или ее мастерстве. Тем не менее, сообщение сообщает нам, куда попала стрела (координаты <x1, y1>), и оно содержит много шенноновской информации, учитывая большое количество других точек, которые могли быть затронуты.

Но что будет, если мы сначала нарисуем яблочко вокруг какой-то точки, а лучник попадает в эту точку? Сообщение, передающее эти новые результаты, содержит то же самое количество шенноновской информации, что и при попадании в произвольную точку — то есть просто координаты <xn, yn>. Но очевидно, что его содержание иное. Теперь мы знаем, насколько талантлив лучник. Разница в том, что мы можем ссылаться на эту самую точку независимо от ее координат с помощью описания «Точка в центре прицела». Точку можно указать и сокращенно, не ссылаясь на все пространство возможностей.

Отсюда аргумент Дембски довольно прост. Все известные примеры ССИ – результат Разумного замысла. Природа может создавать случайные последовательности, такие как статика на экране телевизора. Природа также может создавать регулярные последовательности, например, орбита планеты. Но никакое сочетание случайности и естественного закона, по мнению Дембски, не может увеличить ССИ. Следовательно, мы должны рассматривать ССИ как надежный индикатор Разумного замысла.

В качестве интуитивно понятного примера рассмотрим внеземной сигнал, переданный  персонажу Джоди Фостер из фильма «Контакт». Длинная строка простых чисел содержит ССИ; их последовательность не случайна и не регулярна. Но поскольку пришла строка из космоса, Джоди делает правильный вывод: это признак нечеловеческого разума. Природа не может произвести длинную сложную последовательность, которая соответствует заданному правилу. В конце концов, если статика на вашем телевизоре вдруг сложилась бы в слово ПОМОЩЬ, какой бы вывод вы сделали?

Таким образом, действительно большая проблема связана со сложностью живого. К счастью для Дембски, другие тоже занимаются этой проблемой. По словам Ричарда Докинза, «сложные вещи имеют определенные свойства, которые в высшей степени маловероятно могли быть получены случайным образом. В случае живых существ одно качество “оговаривается” заранее… это способность к размножению». Вот почему проект «Геном человека» — очень масштабная задача. ДНК содержит огромное количество ССИ. И раз живые системы действительно содержат ССИ, говорит Дембски, тогда она туда не попала случайным образом с помощью ненаправленного природного процесса. Так или иначе, в этом участвует Создатель.

Проблемы, поставленные Дембски и Бихе, соответствуют знакомой ситуации в истории науки. Работая в рамках успешной теории, ученые часто сталкиваются с аномалиями, наблюдениями, которые противоречат тому,  как все должно быть в соответствии с теорией. У исследователей есть три варианта реагирования на такие ситуации.

Во-первых, отрицать, что новые данные являются проблемой. Такой  случай был в 1989 году, когда химик из университета Юты Б. Стэнли Понс объявил, что обнаружил реакцию синтеза при комнатной температуре, так называемый «холодный синтез». Физики относились к этому сообщению крайне скептически. В лучшем случае они были готовы допустить, что в лаборатории в Юте могло произойти что-то неожиданное, но со временем это будет объяснено с помощью стандартной физики. Это иллюстрирует еще один важный факт: очень успешные теории присваивают себе право на выпуск «векселя» при обнаружении аномалий. Когда было показано, что орбита Урана нарушает законы Ньютона, никто не верил, что наиболее успешная теория в истории науки будет опровергнута. Вместо этого большинство физиков полагали, что будущие наблюдения решат проблему. И действительно, это произошло после открытия Нептуна.

Если новые данные не подтверждают текущую теорию, следующий вариант — пересмотр теории. Когда ретроградное движение планет представляло проблему для геоцентрической астрономии, к модели добавлены эпициклы. Даже сегодня обдумываются изменения в космологии Большого взрыва, чтобы учесть разнообразие наблюдений.

Третий вариант — отказаться от теории в пользу соперничающей. Великие научные революции — гелиоцентризм, специальная теория относительности, квантовая механика — самые яркие примеры, но теории меняются и в меньших рамках (например, принятие странных аттракторов в нелинейной динамике).

Какой вариант следует ученому выбирать, столкнувшись с набором аномалий? Хотя создается впечатление, что все это должно тщательно анализироваться, с применением «научного метода», — на самом деле  нет никакого алгоритма или закона логики, который диктует, что именно в данном случае является рациональным выбором. Как отмечает Куайн, любой набор убеждений, включая любимую теорию, можно защищать от опровержения. Как правило, ученые предпочитают консерватизм: если частичный пересмотр теории может решить проблемы (вариант 2), это предпочтительнее чем полное изменение  теории (вариант 3).

III

Итак, неснижаемая сложность и ССИ представлены как аномалии для  современной теории эволюции. Что неодарвинисты говорят в ответ?

Среди авторов были такие, как философы Бранден Фителсон, Крис Стивенс и Эллиот Собер, которые полностью отрицали идею ССИ. Философ Филип Китчер и зоологи Мэтью Брауэр и Дэниел Брамбо допускали, что некоторые незначительные поправки к теории эволюции могут быть необходимы. Например, механизмы, ответственные за расходящиеся таксоны, могут отличаться от ответственных за микроэволюционные изменения.

Большинство критиков (включая Докинза, биолога-эволюциониста Джорджа К. Уильямса и философа Питера Годфри-Смита) считают, что неодарвинизм уже содержит адекватные ответы Бихе и Дембски, хотя необходимо включить несколько «долговых расписок». Их цель — показать, насколько природные процессы могут создавать неснижаемую сложность и CСИ.

Для этого некоторые начинают с того, что гены не имеют взаимно однозначного соответствия с макроскопическими свойствами, — явление, называемое «плейотропией». Ген, который управляет развитием какого-то признака, который действительно имеет положительную ценность для выживания, может также порождать нейтральную или отрицательную черту или «бесполезные части». Кроме того, гены иногда дублируются, так что в геноме существуют избыточные копии. Поскольку гены подвержены мутации, бесполезные черты и избыточная генетическая информация могут изменяться от одного поколения к следующему. Если признак или подсистема уже выполняет определенную функцию, она может превратиться во что-то новое. В большинстве случаев эти случайные изменения будут мешать выживанию. Удачливые особи с полезными мутациями более адаптированы к природе и передают эти гены своим потомкам. Затем эти полезные модификации распространяются по генофонду. Дальнейшая мутация может улучшить работу примитивных систем. Короче говоря, «…причинные процессы мутации и естественного отбора дают возможность популяции организмов накапливать полезные кусочки биологического оборудования — продукты очень случайной удачи в продуктах мутации». Хотя есть несколько конкретных примеров эволюционных путей для сложных систем, все они следуют образцу ответа Китчера на появление жгутика у бактерий: клетка, ткань или организм находят новое применение из-за некоторых модификаций генотипа. Так что, возможно, непосредственный предшественник обладателя жгутика — бактерия, у которой все белковые составляющие уже присутствовали, но в них особенность химических процессов в клетках мешала реакции, которая создает жгутик. Генетическое изменение устраняет это (возможно, белок принимает несколько иную конфигурацию, связываясь с чем-то, что как раз и было  одним из компонентов, препятствующих сборке)

Эволюционные биологи считают эту закономерность «повсеместной на всех уровнях организма». Случайные процессы эволюции (в первую очередь генные дупликация и мутация) позволяют существующим биологическим битам случайно соединяться вместе, чтобы создать новую сложную систему.

Теперь что касается ответа Дембски. Рассмотрим пример. Трехмерная структура любого белка P, по-видимому, содержит ССИ. Спецификация присутствует в любой функции, которую выполняет белок. Как такая конструкция может быть произведена не по замыслу? Опять же, белки в индивидуальном организме могут эволюционировать от одного поколения к другому. Эти случайные процессы позволяют биологическим видам исследовать конфигурационное пространство белков. Сами мутации будут либо нейтральными, либо вредными для организма. Однако может появиться и такая полезная структура, как P. Пока белок выполняет какую-то полезную функцию, организм будет немного лучше развиваться, чем его конкуренты. Роль интеллекта играет «слепой часовщик» естественного отбора. Таким образом, мы находим ССИ в природе, — все в концептуальных границах дарвинизма.

Насколько хорош этот ответ? Для защитника РЗ самая важная и уязвимая часть  в высказывании Китчера — «может быть». Для каждой эволюционной истории остается вопрос: есть ли этому доказательства? Китчер предвидит этот шаг: конечно, нет.

То есть креационисты нам предложили доказательство невозможности определенной последовательности. И когда кто-то пытается показать, что доказательство недействительно, придумывая возможные примеры, — уместно спросить, есть ли причина полагать, что эти примеры реально существуют?

Но Китчер добавляет стандартное оптимистическое замечание: у нас «просто есть открытая проблема, которая побуждает ученых в любой области заниматься исследованиями». Надо это понимать так, что  успешная теория просто заработала право ждать, пока будут получены ответы на все вопросы?

Статья Бихи предшествовала его основной работе — Черному ящику Дарвина. Там аргумент более точно сформулирован в вероятностных терминах: даже если система неснижаемо сложна (и, следовательно, не может быть создана напрямую), однако нельзя окончательно исключить возможность непрямого обходного пути. Но именно из-за сложности системы вероятность такого косвенного маршрута стремительно падает. И возрастает  наша уверенность в том, что Критерий несостоятельности Дарвина был достигнут, а ответ Китчера представляется мало удовлетворительным. Это подчеркивает проблему запрета защитникам РЗ отвечать критикам в этом сборнике.

Вообще, суть ответов критиков сводится примерно к следующему: после 150 лет успешного развития неодарвинизм входит в число лучших теорий современной науки. Бихи и Дембски представляют примеры аномалий, но мы ответили на это в рамках  ортодоксальных дарвиновских  представлений. Конечно, есть нерешенные проблемы, но это верно для любой исследовательской программы. Прошлые успехи указывают на то, что мы должны быть оптимистичны и что непонятные моменты будут объяснены в свое время. Наоборот, вы, креационисты, не предоставили нам никаких положительных доказательств в пользу вашей теории; вы просто напали на наши собственные. До тех пор пока вы не предоставите надежные данные в вашу пользу, вы не справитесь со своей ношей доказательства.

Защитники РЗ отвечают: если вы хотите опровергнуть нашу точку зрения, то вы тоже должны дать нам нечто большее, чем призывы к будущим открытиям. Не просто рассказывайте истории о том, как все эти сложные процессы  могли случиться с точки зрения неодарвинизма. Дайте нам доказательства того, что это реально было.

Таким образом, обе стороны бросили перчатку, ожидая реакции другой стороны Критик продолжает предоставлять биологические «контрпримеры» (на самом деле, просто правдоподобные, но не доказанные  дарвиновские сценарии). Теоретик РЗ продолжает доказывать, насколько эти сценарии маловероятны. Некоторые могут рассматривать это как обычное противостояние между конкурирующими теориями, но РЗ все еще находится на обочине науки, только пытаясь закрепиться.

Давайте подведем итог. Когда Дембски и Бихи приходят к выводу, что телеология — лучшее объяснение биологической сложности, требуют ли они  пересмотра текущей теории или ее полного изменения? В своей статье Бихи перечисляет ряд факторов, которые «повлияли на развитие жизни», в том числе «общее происхождение, естественный отбор, миграция, размер популяции» и многое другое . Затем он добавляет: «тот факт, что некоторые биохимические системы явно созданы неким разумом, не означает, что какие-либо другие факторы не действуют». С этой точки зрения РЗ представляется еще одним механизмом в общем списке, который нужен в свете новых открытий. Критики сразу же отмечают, что, хотя это всего лишь еще один фактор, но очень масштабный: для добавления этого конкретного механизма в список требуется изменения не только в эволюционной биологии, но и в методологии самой науки.

IV

С этого момента дебаты начинают смещаться в сторону философии. Несмотря на то, что летопись окаменелостей и экстраполяция ограниченных данных на макроэволюцию может подвергнуться критике, — говорит профессор права Филип Джонсон, — настоящая проблема не в том. Какие бы аномалии ни обнаруживались, неодарвинисты никогда не примут РЗ, потому что придерживаются философской позиции натурализма. С этой точки зрения единственное, что существует, — это сама природа, изучаемая естественными науками. Если эта философская предвзятость устранена, утверждает Джонсон, то  «неопровержимая доказанность» дарвинизма выглядит гораздо менее убедительной.

Правда, современная теория эволюции — это лучшая натуралистическая теория происхождения жизни на рынке идей. Но это рынок закрытый, где запрещается  оспаривать доминирующую теорию; ведь креационизмом «по определению» не является наукой. Но вопрос состоит в том, является ли неодарвинизм лучшей объясняющей теорией – а не просто лучшим  натуралистическим объяснением. Ведь, по сути, здесь ученые навязывают нам некую определенную доктрину: «природа — это единственное, что существует».

Однако есть и методологический натурализм (МН), подход, который требует определенных процедур, чтобы быть наиболее надежным средством для сбора информации о мире. Наука основана на эмпирическом опыте и, в идеале, всегда открыта для пересмотра ее теорий, если этого потребуют новые наблюдения. Пеннок утверждает, что ученые используют натурализм как плодотворное методологическое предположение. Если сверхъестественное божество могло бы менять законы природы,  то законам нельзя было бы доверять. Сама по себе индукция была бы бесполезна для ученых, которые верили бы в непредсказуемость божественного вторжения. Как замечает Джонсон в ответ: «Несомненно, эта карикатура объясняет, почему в век Ньютона не было никакой науки»,— как будто теистически ориентированные  ученые не могли прийти к выводам относительно тех или иных природных законов.

Философ биологии Майкл Руз подходит несколько иначе. Он подчеркивает, что  биологи не утверждают, что Бог не играет никакой роли в создании мира, а скорее, что утверждение о Боге не является наукой. Ученые — как ученые — не компетентны говорить о Боге, точно так же, как Стивен Хокинг не может прочитать лекцию по конституционному праву. А лучший аргумент в пользу МН прост: это работает! Вот почему ученые сопротивляются принятию концепции РЗ даже перед лицом аномалий и труднорешаемых вопросов, таких, как происхождение жизни.

В принципе, Джонсона в большинстве своем это устраивает. Пока научные утверждения сформулированы как условные, например, «если натурализм истинен, то неодарвинизм — лучшее объяснение данных»,— нет проблем. Однако ученые так не говорят. Они ведь утверждают, говорит Джонсон, что они открыли истины; что натуралистическая эволюция — это «факт».

Да, отвечает ему Пеннок, ученые действительно открывают истины о реальности, хотя МН накладывает ограничения на то, какие это могут быть истины. Неестественные факты, — если даже таковые имеются, — просто не будут приняты в сферу исследования  ученого.

Очень хорошо, но Пеннок упускает из виду главное. Ведь не эмпирические открытия вызывают споры, а скорее экстраполяции и обещания натуралистически ориентированных ученых, что «будущее исследование ответит на все вопросы». Сторонники РЗ хотят знать, действительно ли обнаружили, что за макроэволюцию ответственны натуралистические механизмы? Критики РЗ обычно используют МН как своего рода критерий разграничения: что считается наукой, а что нет. Поэтому такие сторонники РЗ, как Джонсон и Плантинга, относятся к натурализму как к плохой метафизической доктрине.

Конечно, научные принципы используются, в том числе, для того чтобы полагать некие границы тому, что называется научными теориями. То, что существуют такие принципы, это неоспоримо и нормально. Единообразие природы, простота фундаментальных законов и механистическая причинность — каждый из таких принципов играет роль в определении «хорошей науки». Но для Плантинги главный вопрос в дебатах по поводу РЗ заключается в том, какие метафизические / теологические принципы позволят сформировать современную науку. Как и Джонсон, он согласен с тем, что с натуралистической точки зрения дарвинизм является лучшим объяснением наблюдений в генетике, палеонтологии, и так далее. Но почему ненатуралист, в частности, теист, должен согласиться на лучшее натуралистическое объяснение? Плантинга считает, что теисты имеют такое же право, как и натуралисты,  включать свои  исходные философские воззрения в науку. Религиозные убеждения могут и не играть большой роли в науке, но если они релевантны, — то  их нельзя исключать из рассмотрения.

Критики утверждают, что, как только двери науки открываются перед теологией, она разделится на индуистскую науку, еврейскую науку, шиитскую науку и пр. МН ограничивает науку подходами и принципами, с которыми мы все можем согласиться (более или менее): эмпирические наблюдения, математика, логика и др.

Плантинга принял бы это. Но при условии, что другие допущения – явно плохие метафизические основы, как физикализм – были бы исключены из науки. Скажем, не нужно полагать, что законы природы здесь такие же, как и за пределами нашей солнечной системы и т.д., — список можно продолжать. Однако философы прекрасно понимают, что попытка утвердить науку вообще без всякой метафизики — уже была провальным проектом логического позитивизма. Никто не хочет снова поднять это дискредитировавшее себя знамя.

Альтернатива Плантинги — разрешить разные лагеря для изучения науки с разными метафизическими предположениями и посмотреть, к чему это приведет. Он считает, что это все равно будет наука, но уже не физикалистская.

***

Можно подумать, что перед нами высотка, которую сторонники РЗ должны оборонять от критиков. На самом деле им приходится сражаться на двух фронтах. Конечно, прежде всего, это явные критики, о которых мы выше писали: Пеннок, Докинз и другие. Но более удивительно то, что есть теисты, как Говард Ван Тилль, Эрнан. Макмаллин, Нэнси Мерфи и Артур Пикок, которые утверждают, что  РЗ – это заблуждение как с научной, так и с теологической точки зрения. Они утверждают, что всемогущее, всеведущее существо не создало бы мир, который должен время от времени корректироваться. Выражаясь словами Ван Тилля, Бог создал мир с полной «функциональной целостностью». Богу не нужно вмешиваться в процессы естественного порядка. Более того, неправильно (и, возможно, неблагочестиво) использовать Бога как часть научной гипотезы, как если бы Всевышний был наравне с кварками. Наука, основанная на эмпирическом опыте, не имеет отношения к деяниям Бога.

Тем не менее, немногие теисты, как Пикок, считают, что все богословские доктрины должны быть открыты для пересмотра для того, чтобы «иметь хоть какой-то смысл для наших современников». Что касается вопроса о божественном вмешательстве в естественный порядок, то основные лагеря мало изменились со времен Ньютона. Есть противоречивые убеждения среди теистов относительно того, что Бог будет делать и чего не будет. Я не вижу возможности примирить эти противоречивые интуиции.

Но по отношению к сторонникам РЗ тоже есть два тесно связанных возражения.

Во-первых, на любой сложный вопрос можно ответить «потому что это сделал Бог». Если бы этот ход был разрешен, он помешал бы стремлению науки к лучшим объяснениям. Во-вторых, сторонники РЗ всегда опираются только на пробелы в научном способе объяснения. То есть теистическая наука вступает в игру только когда есть пробелы в наших знаниях, когда у ученых нет объяснения для какого-то явления. Например, однажды я разговаривал со студентом семинарии об атомах. Он сказал: «Вы знаете, что физики все еще не знают, как протоны удерживаются вместе в атоме». Подразумеваемый вывод был ясен: это делает Бог. Но если бы этот разговор был сорок лет назад, его довод мог бы быть воспринят. Физики еще не знали о сильном и слабом взаимодействиях. С появлением «стандартной модели» в физике этот объяснительный пробел был восполнен. Это иллюстрирует опасность использования Бога как теоретической сущности.

Ван Тилль и Пикок особенно щепетильно относятся к подобным рассуждениям. С их точки зрения, когда пробелы используются для доказательства существования Бога, но затем они восполняются достижениями науки, теизм ослабляет свои позиции. При этом они утверждают, что это именно подход РЗ. Вместо того, чтобы утверждать, что наука пока не знает естественных причинных механизмов, теоретики РЗ говорят, что есть свидетельства того, что Создатель действовал таким-то образом. Та же схема встречается в диалогах Платона. Сократ приводит аргументы в пользу существования неизменных форм. Возникает вопрос: как эти абстрактные, нематериальные сущности вступают во взаимодействие с материальным миром? Платон считал, что это обеспечивает высший разум, который сам по себе не является ни формой, ни частью материального мира, —демиург. Можно ли это охарактеризовать как заполнение пробела невежества? Возможно, ответ зависит от того, что можно делать с предполагаемой сущностью. Когда физики двадцатого века заметили, что эмиссия радиоактивной b-частицы нарушает законы сохранения, они предположили существование новой частицы, нейтрино, чтобы объяснить это несоответствие. Экспериментаторы работали над подтверждением гипотезы в течение тридцати лет. Однако это верно не для всех теоретических сущностей. Пилотная волна в версии квантовой механики Бома не может быть обнаружена, даже в принципе. И хотя есть теоретическая база для того, что находится в ядре черной дыры, это также выходит за рамки всех возможных наблюдений. Есть и много других примеров.

Тем не менее, остается одна неоспоримая проблема: не было значительного, конкретного научного прогресса, порожденного РЗ. Философ Келли С. Смит прав: «Если креационизм когда-либо будет накапливать положительные данные, значит, он должен…  занять определенную позицию с определенными гипотезами». Безусловно, есть интересные задачи, поставленные Бихи и Дембски. Но это не повлекло за собой даже умеренного пересмотра неодарвинизма. Более того, я вынужден отметить явную нехватку рецензируемых научных публикаций, в которых РЗ играет ключевую роль. Это отсутствие тяги к научным сообществам можно до некоторой степени извинить. Консерватизм — это еще один формирующий принцип современной науки; радикальные идеи часто отвергаются. (После всего, не хотели бы вы быть первым редактором журнала, разрешившим публикацию статья про РЗ?). Тем не менее, почему так мало ученых вступают в бой?

Джонсон и Плантинга утверждают, что не нужно иметь в руках истинную теорию, чтобы увидеть, что другая ложна. Дель Ратч утверждает, что если бы мы обнаружили на Луне бульдозер, мы бы сделали правильный вывод, что это был продукт замысла, а не естественных сил, даже если не было кандидатов в творцы. Эти аргументы хороши, но до определенных пор. Успешная программа РЗ должна  вызвать изменение теории.

Кто-то может возразить, как это делает Бихи, что для дарвинистов дела обстоят не лучше. Несмотря на хорошо финансируемые исследовательские лаборатории, все еще нет подробных, проверяемых моделей того, как именно мутации и естественный отбор могут производить сложные структуры жизни. Но тем не менее пока поставленные проблемы не будут решены сторонниками РЗ,  дарвинизм сохранит свое место.

Хотя надо отметить, что защитники РЗ не одиноки. Разнородная  группа скептиков считает, что необходимы новые подходы и концепции. Список начинается с палеонтологов, таких как Найлз Элдридж, который подтолкнул эволюционную теорию к включению прерывистого равновесия. Стивен Дж. Гулд пытался реабилитировать понятие макромутации; здесь же вспоминается  Стюарт Кауфман (самоорганизация, автокатализ) и Стивен Вольфрам (теория автоматов), которые,  по словам Вольфрама, «проявили некоторую симпатию к креационистами… В конце концов, естественный отбор — это еще не все». В биологии есть Брайан Гудвин (морфогенез), Майкл Дентон (биоцентричность) и другие, которые считают, что «слепой часовщик» не может объяснить конкретные случаи «направленной мутации».

Эти ученые заставили меня задаться вопросом, может, король неодарвинизма и в самом деле «одет не так уж хорошо»? Трудно сказать, как все будет развиваться дальше.

Пеннок и другие его соавторы слишком оптимистично полагают, что стена методологического натурализма может сдерживать идею РЗ. Даже если телеология, цель и замысел в настоящее время исключены из биологических рамок, — это не значит, что не пришло время их вернуть. Критики, использующие МН для разделения науки и ненауки, по сути ограничивают многие пути ее развития. Кончина позитивизма девятнадцатого и двадцатого веков предостерегает от такого подхода. Теории могут попирать искусственные философские границы, независимо от того, насколько хорошо мотивированы.

Сам Пеннок признает, что методы, используемые в науке, могут изменяться. Поэтому он должны понимать, что и МН не является священным. Как сказал Китчер в более ранней (и гораздо лучше аргументированной) книге, «постулирование ненаблюдаемого Создателя  не более ненаучно, чем постулирование ненаблюдаемых частиц». Что еще более важно, — нельзя сказать, какие объяснительные ресурсы науке могут понадобиться в будущем.

Итак,  если кто-то просто ищет боеприпасы, с помощью которых можно атаковать РЗ, — то книга под редакцией Пеннока как раз для вас. Но если кто-то ищет сбалансированный, научный подход, то такая книга еще не появилась.

Ссылка: Koperski J. Intelligent Design and the End of Science // 2003, American Catholic Philosophical Quarterly, Vol. 77, No. 4. Pp.567-588.

Перевод для сайта И.В. Фотиева

Показать похожие записи
Еще от Редакция cайта
Еще в Анонс

Смотрите также

Шишин М.Ю., Иванов А.В., Фотиева И.В. Николай Рерих: открытие Алтая

Монография посвящена творчеству Н.К. Рериха, а также роли Алтая в жизни семьи Рерихов. В м…