Анонс Новости Статьи Артамонова Т.А. «Коллективная совесть» как основной фактор поддержания социального порядка в крестьянской общине ~ Редакция cайта Размещено 05.01.2021 1 2,171 В статье рассматривается понятие «крестьянского мира», который традиционно в России понимается как сельское сообщество со специфическим культурным и социально-хозяйственным укладом. В данном многоаспектном понятии можно особенно выделить нравственный аспект, который мы обозначили как «коллективную совесть» русского земледельца. Сегодня все актуальнее звучит вопрос о значении и путях развития общины в России как наиболее органичной и традиционной формы бытия русского народа. В течение многих веков общинные формы мироустройства развивались в среде крестьянства, казачества, членами трудовых артелей и православными монахами. Этот общественный институт был представлен как поземельное объединение, как податная (фискальная) единица, ячейка крестьянского, городского или ремесленного самоуправления, как церковно-религиозное сообщество. Особо следует остановиться на самой массовой форме — крестьянской земледельческой общине. Первым, кто обратил внимание на специфику устройства крестьянской общины и ее роли в жизни российского общества, был известный философ-славянофил А.С. Хомяков. В 1842 году в статье «О сельских условиях» он рассматривает особенности русской крестьянской общины, которая, по его мнению, возникает естественным образом и является продуктом самодеятельности самих крестьян. Принято считать, что в учении славянофилов общинное мироустройство, укорененное в православных традициях, противопоставлено западному пути индивидуализма и рационализма, «наружной связанности» и «индивидуальной изолированности» [1, с. 128]. Но среди философов-западников также были сторонники общинного уклада, хотя в общине они видели не столько проявление достойного исторического прошлого народа, сколько надежду на улучшение будущего устройства жизни [2]. Крестьянская община, или крестьянский «мiр», — понятие многогранное, традиционно включающее в себя как хозяйственно-экономическое, так и духовно-нравственное измерения. Это особый миропорядок, где все жизненно важные вопросы решаются сообща, а нравственность имеет социальное, религиозное и природосообразное измерения. В данном контексте природосообразность следует понимать шире, чем экологичность: во-первых, как вписанность в природные ритмы, и, во-вторых, как метафизическую сопричастность внутренней жизни природы, порождавшей языческий страх или ликование перед ее скрытыми силами. Глубже всего это прочувствовал и выразил П. Флоренский в своей работе «Общечеловеческие корни идеализма»: «… с природою крестьянин живет одною жизнью, как сын с матерью, и эти отношения его к природе то любовны, нежны и проникновенны, то — исполнены странной жути, смятенья и ужаса, порою же властны и своевольны. … Это не сантиментальное воздыхание по природе. Нет, это на деле жизнь с нею — жизнь, в которой столько черной работы и житейской грубости и которая тем не менее в глубине своей всегда носит сосредоточенность и подлинную любовь. … Травы, птицы, деревья, насекомые, всякие растения, всякие животные, земля, вода — каждая стихия вызывает к себе непонятное, благоуханное сочувствие») [3]. Феномен крестьянского мира заключается в том, что он представляет некое социо-природное образование: связанность крестьянского труда с природными ритмами, особый жизненный уклад, вписанный в природные реалии, породили своеобразный крестьянский «социальный Космос», со своим порядком и системными взаимосвязями, где целое всегда больше суммы частей. Вследствие этого, нравственные традиции крестьянского мира определялись принципом соборности, по выражению отечественных философов. У крестьян выработалась особая форма групповой морали, которую можно образно обозначить как «коллективная совесть». Ее проявление поддерживало порядок крестьянского «социального Космоса», опираясь на религиозные и природоцентристские нравственные установки. Крестьянский «мiр» объединял людей не только по сословному принципу, но формировал полноправную целостность в огромном пространстве человеческого и природного мира. «Сельское сообщество в его исконном смысле — это сообщество близких по мироощущению и ценностям людей; целый мир как органическая и полноправная часть огромного человеческого и природного мира. Неслучайно русское слово «мир» (в смысле целой Вселенной) явно сопрягается с понятием общины («мiром»), а также с миром в смысле отсутствия вражды между людьми и народами» [4, с. 18]. Крестьянский «мiр» воспринимался русским человеком как главенствующая моральная сила, выше которой был только Бог. Здесь сливаются социальные и религиозные истоки морали. Поэтому крестьянский «мiр» для каждого своего члена служил залогом как физического, так и духовного выживания; в нем выражалась сила единения друг с другом и с миром в целом. Это был особый миропорядок, где все жизненно важные вопросы решались сообща. Крестьянин говорил: «мир собирался», «мир порешил», «мир выбрал», вкладывая сюда значение высшей духовно-нравственной инстанции — «мир крещеный», «мир христианский» [5, с. 36]. На сельском сходе наиболее ярко проявлялась моральная общность крестьянского мира, закрепленная единогласным принятием приговора, обязательного для исполнения каждого. Решение схода – приговор – обладал статусом закона, за нарушение которого неминуемо следовало наказание. Приговор признавался крестьянами выше, чем государственные законы. Крупнейший исследователь общинного уклада, профессор Л. Б. Алаева считает, что община для русского крестьянина в качестве локальной группы общения была порой единственным полем морально-правового и культурного контакта [6, с. 18]. Поэтому «жить с миром совестно» – было прямой обязанностью каждого члена общины; без «мирского ведома» крестьянин не мог совершать никаких действий, затрагивающих общие интересы. Если миром было решено следовать какому-то правилу или принципу, то нарушать их было непозволительно ни при каких условиях. Община-мiр выполняла роль «коллективной совести», где нравственные и правовые нормы существовали в синкретическом единстве. Таким образом, в большей степени община, а не отдельный человек, была носителем морально-правовых принципов. Все вопросы общинного мироустройства решал сход, и сам крестьянин не брал на себя право и ответственность устанавливать нормы, подчиняясь коллективному мнению. Решение социальных и межличностных коллизий наполняло «коллективную совесть» практическим содержанием. В то же время общинная мораль сохраняла черты архаической морали, основанной на дихотомии «свои – чужие». Например, допускалось мелкое воровство по отношению к барину или представителям других сословий, но оно жестко пресекалось по отношению к своим общинникам. Срубить дерево на дрова или нарвать фруктов в помещичьем саду не рассматривалось как безнравственные поступки, а общинные леса и сады строго охранялись. Отсюда проистекала противоречивость в оценках нравственных устоев крестьянства со стороны образованного общества. С разочарованием столкнулись некоторые народники, верившие в силу глубокой нравственности народа. Так, писатель В. Г. Короленко, разделявший в молодости народнические идеи, позднее отошел от представления о безупречной нравственной чистоте крестьян. «С глухими местами у нас вообще связано представление об элементарных, простейших добродетелях. Я сначала думал то же, видя, например, как хозяева оставляют избы без запоров. Значит, думал я, хоть кражи-то здесь неизвестны. Но и в этом я ошибся. Впоследствии меня поразило обилие глаголов, которыми обозначалось понятие кражи. … Вообще на прочность этой первобытной нравственности рассчитывать нельзя. Это какое-то странное состояние неустойчивого нравственного равновесия, могущее качнуться в любую сторону» [Цит. по: 7, с. 442]. Но нравственность общинного крестьянина нельзя свести лишь к архаической морали. Она была более сложной, и на ее формирование оказывали влияние разные факторы. Во-первых, она являет собой пример одной из форм групповой морали[1]. Как известно, в каждой групповой моральной системе выделяются свои основные добродетели. Для крестьянина первой добродетелью и нравственной нормой было, прежде всего, трудолюбие. Соответственно, то, во что прямо вложен человеческий труд, является неприкосновенной собственностью. Но если богатство нажито чужими трудами, является, по мирощущению крестьянина, плодом наживы и стяжательства, ― оно не обладает статусом неприкосновенности. Вследствие этого значительно отличались положения официального закона и нормы обычного права в трактовке имущественных преступлений в крестьянской среде. По официальному закону любое покушение на чужую собственность подлежало наказанию, но по обычному праву, господствующему в общине, некоторые кражи вообще не считались преступлением. Многие исследователи традиционного крестьянского уклада отмечали, что русский крестьянин не признавал права безоговорочной собственности на землю и другие природные ресурсы: они даны Богом, причем, всем людям. Соответственно, только вложенный в преобразование природы труд дает право собственности на плоды этого труда. Так, О.А. Платонов в работе «Русский труд» пишет: «Народное сознание всегда считало, что единственным справедливым источником приобретения имущественных прав может стать только труд. … Земля – Божья, считал крестьянин, и принадлежать она должна тому, кто ее обрабатывает. Это основа трудового мировоззрения крестьянина, вокруг которого формировались все его другие воззрения» [5, с. 96-97]. Этой же точки зрения придерживается и С. Г. Кара-Мурза, отмечая, что право на землю в сознании крестьян тесно связано с правом на труд, поэтому во время крестьянских бунтов не было поджогов, захватов и разорения тех помещиков[2], которые сами вели свое хозяйство и работали на земле [8, с. 164]. Во-вторых, следует также учесть соотношение индивидуальной и коллективной систем моральных ценностей, которые, как известно, находятся в противоречивом единстве. «Неустойчивость нравственного равновесия» в поведении крестьян, как ее охарактеризовал В. Г. Короленко, вытекала, образно говоря, из «извилистой» народной психологии и часто неустойчивости, невыработанности строгих нравственных принципов у отдельного крестьянина. При этом «коллективная совесть» крестьянского мира упорядочивала и выравнивала пробелы индивидуальной морали. Исследователи отмечают, что «несмотря на всю тяжесть формальных санкций, неформальный контроль играл все же более важную роль. Общественное мнение оказывало сильное и постоянное давление на крестьян, сводя на нет отклонения от принятых норм поведения» [7, с.443]. Третий фактор связан с расколом культурной жизни в России, а, следовательно, и системы ценностей. Помещики, чиновники, полиция ― все, кого в народе относили к «господам», были для крестьян представителями другой культуры, на которых не распространялось традиционное (общинное) право. Самое трагичное, что и лучшие просветительские порывы тех представителей интеллигенции, которые «шли в народ», также воспринимались народным сознанием как внешнее инородное влияние. Вот как пишет об этом Семенов-Тян-Шанский: «Как ни близко знал я своих земляков-крепостных рязанских крестьян, как ни доверчиво они относились к своему … барину, но все-таки в беседах об их быте и мировоззрениях, в заявлениях об их нуждах было что-то недоговоренное и несвободное, и всегда ощущался предел их искренности…» [Цит. по: 5, с. 115]. Красноречиво и с болью в сердце написал И. Бунин в «Окаянных днях» о той пропасти, которая пролегла между народом и «высшим обществом», много рассуждавшем о народе и порой жалеющим его, но, по сути, жившим своей праздной жизнью. О. Платонов, анализируя эту ситуацию, делает вывод, что «разность культурных установок и “языков”, разность образов и представлений, которыми жили образованное общество и крестьянство, препятствовало их культурному диалогу. И немало представителей образованного общества это чувствовали и понимали, горько ощущая свою неспособность к такому диалогу» [5, с. 158]. Община спасала крестьянина как от голода, так и от тяжелых последствий аморальных поступков [9]. Так спившийся общинник не мог продать или заложить свой участок земли, которая переходила по наследству детям, спасая тем самым их от неминуемого разорения. Из всех категорий крестьян только черносошенные (казенные крестьяне) могли продать землю или отдать ее в залог. В 1906 году был принят закон, по которому все крестьяне получили право частной собственности на участок общинной земли и могли распоряжаться им по своему усмотрению. При этом продажа земли осуществлялась только в пределах общины. На общие средства строились хлебные склады, больницы, школы. Настоящей школой воспитания трудовых навыков для молодежи и подростков в селе были общественные работы-помочи: постройка домов и водных каналов, совместная жатва и сенокос, огораживание общинных угодий и др. Здесь не только перенимались и усваивались самые удачные рабочие приемы, но и закреплялось в сознании ценность совместного общественного труда. Важной функцией общины являлась социальная защита своих членов. Помощь одиноким вдовам и старикам считалась традиционной обязанностью общинников. Одним из проявлений общинной морали была опека над сиротами. Распространенной практикой было проживание сирот у своих родственников, которые содержали их на собственные средства. Если родственники не были в состоянии содержать сирот, то их раздавали по состоятельным дворам. В некоторых случаях сельский сход назначал опекунов, контроль над которыми осуществлял староста. Малоимущие категории населения не платили повинностей или платили частично; основную фискальную нагрузку община брала на себя. Исследователи отмечают, что для бедняков выделяли запасные участки земли, с которых не брался налог. О.А. Платонов приводит такие примеры социальной взаимопомощи в сельских общинах. «Когда же какого-либо крестьянина постигает несчастье, например, выгорит у него дом, то крестьяне из сострадания к нему помогают в свободное от своих работ время, возят ему задаром дрова, с катища – бревна на новый дом и пр. преимущественно в воскресенье» (Вологодская губерния). «Обработать поле и убрать его у одинокого больного, а также привести лес на постройку мир считает нравственной обязанностью; в тех редких случаях, когда кто-нибудь из однодеревенцев под предлогом недостатка лошадей отказывается участвовать в помощи, мир не приступает ни к каким карательным мерам, но общественное мнение осуждает его, а идти против мира редко кто решается» (Тульская губерния» [5, с. 49-50]. Формой взаимопомощи являлась толока — родственная и соседская помощь в работах, которые надо было выполнить в сжатые сроки или с привлечением большого количества рабочих рук. С развитием в крестьянской среде товарно-денежных отношений бескорыстная помощь начала заменяться наймом, но традиционные формы крестьянской взаимопомощи, опирающиеся на христианскую мораль, сохранялись долгое время. Общинники выступали против открытия в их селах питейных заведений и накладывали запрет на употребление спиртного; регулировали семейные отношения и вопросы воспитания детей [10]. Крестьяне воспринимали общину как критерий социальной и духовной зрелости человека («На миру и смерть красна»). Тяга к богатству и наживе не поддерживалась: «Хоть мошна пуста, да душа чиста». В царской России кулаки вызывали презрение, так как делали свое состояние за счет ростовщичества, спекуляции, наемного труда других членов общины на кабальных условиях. Понимая, что в тяжелых условиях жизни легко человеку оступиться, народная мудрость пыталась уберечь человека от этого падения, придавая бедности ореол божьего испытания. Поэтому и трудолюбие, как было отмечено выше, ценилось в качестве основных нравственных достоинств личности [11]. Крестьянский труд всегда опирался на духовно-нравственные ценности, он был их живым практическим воплощением. Не разговоры о чистоте души, а именно повседневный труд, как и ежедневная молитва, были духовной практикой крестьянина. Об этом свидетельствует и памятник русского быта XVI века «Домострой», который рекомендует начинать любой труд с чистыми мыслями и земными поклонами Богу. Крестьянин воспринимал свой труд как богоугодное дело. Ответственное и добросовестное отношение к труду, ставшее устойчивым обычаем и привычкой, потребность в труде, превратившаяся в один из главных мотивов жизнедеятельности, составили неотъемлемую часть мировоззрения крестьянина. Поэтому от нерадивых и пьющих работников в общине зачастую пытались избавиться, отдав их в рекруты. Кризис общинных отношений начался после реформы 1861 г. вследствие расслоения крестьян. Новые хозяйственные отношения не сложились, а старые уже не защищали крестьянские хозяйства от разорения и от деградации общинных моральных принципов. Во-первых, это проявилось в процессе бюрократизации общинного мироустройства, в частности, в увеличении числа должностных лиц. Исполнение полицейской и финансовой функций стало опираться не столько на общинный обычай, как прежде, а на письменные инструкции, а процесс делопроизводства стал более затяжным. Принятие решений носило всё чаще формальный характер и не защищало интересы рядовых крестьян. Во-вторых, развал общинных отношений связан и с выделением внутри общины зажиточного слоя общинников с решающим правом голоса и формированием частнокапиталистической морали. По мнению ряда исследователей, революции 1905-1917 гг. – это попытка отстоять традиционный общинный уклад перед наступлением капиталистического индустриального общества, это протест российского общества против «раскрестьянивания» и насаждения частнокапиталистической морали. «Сама община превратилась в организатора сопротивления и борьбы. “Земля и воля”, – этот лозунг неожиданно стал знаменем русской крестьянской общины. Это оказалось полной неожиданностью и для помещиков, и для царского правительства и даже для марксистов» [8, с.82]. Дольше всего общинные нравственные ценности как регулятор социальных и семейных отношений просуществовали в среде староверов и продолжительное время передавались от поколения к поколению. Даже в среде зажиточных староверов-купцов действовали такие нормы деловой жизни, как ссуда денег без оформления документации: на веру, по совести. Работники в староверческих артелях обладали правом решающего голоса по самым разным производственно-организационным вопросам. «Хозяин в спорных случаях оказывался перед серьезным выбором: или подчиниться артели (а между артелями в селении существовала подлинная солидарность), или встать в разлад с нею, то есть с целым обществом. Не удивительно, что, как правило, хозяин предпочитал первое, поскольку каждый, независимо от рода занятий и своей роли, был крепко вплетен в этот социальный организм» [12, с. 225]. В начале ХХ века именно в Сибири община была не историческим прошлым, а подлинной жизнью и опорой крестьянского социума, сохранившей все ключевые организационно-хозяйственные позиции и духовно-нравственные устои. Освоив суровые сибирские пространства, русские крестьяне-переселенцы сумели сохранить свои традиционные ценности, включая коллективистские. Так, основой духовного выживания староверческих общин в новых для них хозяйственно-экономических и климатических условиях явились строгие нормы религиозной и трудовой этики. На сплоченности, ответственности и взаимопомощи держался крестьянский мир русских переселенцев. Новая социально-историческая действительность и природно-географические условия привели к формированию таких черт, как стрессоустойчивость, приспособляемость, мобильность, бесстрашие и упорство. Как во времена святого Сергия русские крестьяне, уходившие в северо-восточные леса от татаро-монголов, заложили ядро новых социальных и нравственных ценностей, так и староверы, переселившиеся в Сибирь, внесли весомую лепту в формирование нравственных основ характера «сибиряка». Такие моральные ценности, как целомудрие, супружеская верность, ответственное и заботливое отношение к семье, сохранение чести и достоинства, скромность, уважение к старшим поддерживалось традициями и народным правом [13]. В крестьянской семье большое значение придавали родительскому благословлению, без которого не принято было жениться или выйти замуж, продавать или покупать. Страшным наказанием было родительское проклятие. Основываясь на многочисленных примерах, исследователь сибирской общины М.М. Громыко утверждает, что крестьяне придавали большое значение и молитве отца или матери за детей. «Сила родительской молитвы неотразима»,— утверждал житель села Подбушка Жиздринского уезда Калужской губернии. «Молитва родителей и со дна моря поднимет»,— вторит ему крестьянин Ф.Е. Кутехов из Егорьевского уезда Рязанской губернии [14]. Следует отметить, что вышеперечисленные моральные ценности и нормы межличностных отношений имели определенный социально-исторический контекст и порой специфическую форму проявления. Изучение крестьянской повседневной жизни с позиций современных норм морали и психологии позволяет нам более критично оценить нормы того времени. Известно, что в крестьянских семьях была распространена грубость, побои, которые воспринимались как обыденное явление и не считались нарушением нравственности. Глава семьи должен был следовать традиции и соответствовать образу «грозного мужа», а жена и дети должны были подчиняться ему во всем. Свой авторитет мужчина поддерживал широко распространенным рукоприкладством. При этом и соседи, и родственники относились к этому как к чему-то неизбежному в семейной жизни. Современные исследователи склонны объяснять это психолого-депрессивными факторами: «Побои жены выступали для мужика компенсатором за унижение, которое он испытывал в повседневной жизни со стороны помещика, чиновника, земского начальника, урядника. Сталкиваясь с произволом “сильных мира сего”, испытывая состояние зависимости, крестьянин искал выход негативным эмоциям» [15, с. 143]. В крестьянской среде был распространен и самосуд. Он часто применялся к конокрадам, так как это преступление считалось наиболее тяжким. Крестьянин не был уверен, что волостной суд накажет виновника, и считал вправе наказать вора самому. Факты самосуда над конокрадами были отмечены большинством дореволюционных исследователей русской деревни. Также особой категорией самочинных расправ были преследования на почве суеверия по отношению к колдунам, знахарям, ворожеям. Источником массовых деревенских бедствий – голода, эпидемий, пожаров – зачастую считались сельские колдуны. В народных представлениях убить колдуна не считалось грехом. «Коллективные расправы над преступником в ходе самосуда выступали действенным средством поддержания сельской солидарности. Община решительно пресекала споры, проявление вражды между односельчанами, т.е. все то, что могло разрушить социальные связи и общности действий. … Мирской приговор, предшествующий самосуды, придавал, в глазах крестьян, самосуду законную силу и делал месть со стороны жертвы маловероятной» [15, с. 83-85]. В то же время преступник, осужденный официальным государственным судом, зачастую вызывал сочувствие и жалость, так как он нарушил божий закон и его ждет Высший суд, а это страшнее, чем суд людской. Существовавшая в крестьянской среде специфическая оценка преступлений и правонарушений опиралась на традиционное понимание морали, связанное с коллективистским началом. Так в сельском быту греховным делом считалось отказать в милостыни и нарушить обещания участвовать в помочах. «За менее тяжкие преступления, такие как кража одежды, обуви, пищи, воров подвергали “посрамлению”. Обычное право предусматривало наказания вовсе неизвестные официальному законодательству. Одно из таких – обычай срамить преступника, т.е. подвергать его публичной экзекуции, унижающей его честь и достоинство. Крестьяне объясняли существование этого обычая тем, что “сраму и огласки более всего боятся”. Такая форма самосуда носила, прежде всего, демонстрационный характер». [15, с. 602]. В традициях народной жизни было уважение к старшим. В общинном мироустройстве это проявилось в том, что признанными, но неформальными лидерами общины, помимо официальных старост, считались мужчины в возрасте 60 лет и старше, сохранившие трудоспособность, практичность, ясный ум и являвшиеся главами хозяйств – «старики». Они обладали большим опытом, пользовались репутацией честных, справедливых и знающих людей. «Совет стариков» в качестве неформального объединения составлял наиболее влиятельную группу в крестьянской общине и пользовался решающим правом голоса в спорных вопросах. Старики являлись живым проявлением «коллективной совести» общины. «Высокий престиж стариков объяснялся тем, что общинная жизнь строилась не по науке, не по книгам, а по устной традиции, переходившей от старшего поколения к молодежи. В такой ситуации самыми компетентными оказывались старики, так как именно они знали обычай и традиции лучше других и являлись в полном смысле живой, ходячей энциклопедией» [7, с. 444]. Таким образом, анализируя общинные традиции в истории России, следует обращать особое внимание на их роль в формировании нравственных ценностей крестьянства и в поддержании социального порядка. В сегодняшней сложной ситуации, когда индивидуалистические установки все более расшатывают не только западное, но во многом и российское общество, необходимо новое осмысление этого важнейшего опыта. Библиографический список Хомяков А.С., Киреевский И.В. Избранные сочинения / Сост., автор вступ. ст. и комм. Н.И. Цимбаев. – М., 2010. Герцен А.И. Собр. соч. – М., 1975. Т.8. Флоренский П. А.. Сочинения в 4-х томах: Том 3(2) / Сост. игумена Андроника (А. С. Трубачева), П. В. Флоренского, М. С. Трубачевой; ред. игумен Андроник (А. С. Трубачев). М.: Мысль, 2000. 623 с. Иванов А.В., Журавлева С.М. Крестьянский мир как особый тип хозяйствования и образ жизни // Вестник Алтайского государственного аграрного университета. – – № 8 (106). – С. 126-129. Платонов О.А. Русский труд. – М.: Современник, 1991. – 335 с. Алаев Л.Б. Сельская община: «Роман, вставленный в историю». Критический анализ теории общины, исторических свидетельств ее развития и роли в стратифицированном обществе. – М. ЛЕНАНД, 2016. – 480 с. (Академия фундаментальных исследований: История). Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII–начало XX в.). – 3-е изд., испр., доп. – СПб.: «Дмитрий Буланин», 2003. –549 с. Кара-Мурза С.Г. Столыпин – отец Русской революции. – М. Изд-во Эксмо, 2003. – 288 с. Артамонова Т.А. Крестьянский мир как «коллективная совесть» русского земледельца // Аграрная наука – сельскому хозяйству: сборник материалов: в 2 кн. / XIV Международная научно-практическая конференция (7-8 февраля 2019 г.). – Барнаул: РИО Алтайского ГАУ, 2019. – Кн. 2. – с. 397-399. Затеева В.Г. Нравственные ценности крестьянской общины на Алтае (конец XIX – нач. XX вв.//История и культура народов Саяно-Алтая: в прошлом, настоящем и будущем: тезисы Межд. науч. конф., Горно-Алтайск, 21-22 сентября 1998 г. – Горно-Алтайск: РИО «Универ-Принт», 1998. С.36-38. Артамонова, Т.А. Общинный уклад жизни российского общества: философско-исторический анализ // Российское крестьянство и сельское хозяйство в контексте региональной истории: материалы VII Всероссийской (XV региональной) с международным участием конференции историков-аграрников Среднего Поволжья (г. Йошкар-Ола, 23–24 мая 2018 г.) / Мар. гос. ун-т; отв. ред. А.Г. Иванов, А.А. Иванов. – Йошкар-Ола, 2018. – С. 668-676. Пыжиков А.В. Грани русского раскола. Тайная роль старообрядчества от 17 века до 17 года. М.: Концептуал, 2017. 528 с. Логинова Н.С., Пономаренко О.П. Основы традиционного семейного воспитания уймонских староверов // Ценности человеческого бытия: материалы всероссийской научно-практической конференции, г. Барнаул, 6–7 октября 2016 г. / под ред. С. А. Ан. – Барнаул: АлтГПУ, 2016. – С. 122-125. Громыко, М.М. О воззрениях русского народа / Громыко М. М., Буганов А. В.; Ин-т этнологии и антропологии Рос. Акад. наук. – Москва: Паломникъ, 2000. – 541. Безгин В.Б. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала ХХ века). М. –Тамбов: Изд-во Тамб. гос. тех. ун-та. 2004. 304 с. [1] Среди исследователей групповая мораль известна под разными наименованиями: классовая, сословная, семейная и т.д. [2] М.М. Пришвин в своих дневниках отразил своеобразное уважительное отношение крестьян к таким помещиками. И сам писатель, выступая в роли «работающего» помещика, не имел столкновения с крестьянами вплоть до 1917 г. ________________________________________________________ Статья опубликована в сокращенном варианте в журнале: Артамонова Т.А. «Коллективная совесть» как основной фактор поддержания социального порядка в крестьянском мире // Учёные записки (Алтайская государственная академия культуры и искусств), №4 (26), 2020. С. 7-12 Об истории развития крестьянской общины в России читайте в статье: Артамонова Т.А. Общинный уклад жизни российского общества: философско-исторический анализ В оформлении использована картина Ф. Журавлева «Крестьянская сходка»
«Знаю одно и скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство», — Лев Гумилёв